Москва не избалована памятниками великим русским женщинам. В дореволюционной Москве таковых не ставили. Советская эпоха тоже была не особенно щедра к женщине. Наше время сделало сильный рывок - появились памятники св. великой княгине Елизавете Федоровне, Марине Цветаевой, Анне Ахматовой, Вере Мухиной. Рискнем поразмышлять, а кому еще памятники могли бы занять свое положенное место на московских улицах?
Главная в этом ряду - великая княгиня Евдокия Дмитриевна, в иночестве св. Ефросиния Московская, супруга благоверного Дмитрия Донского. Она вошла в историю как первая в Московской Руси женщина-правительница, и как первая святая покровительница Москвы. Кроме того, она первой в истории Москвы положила почин высочайшей благотворительности, воплощая ту великую истину, что власть есть прежде всего забота о ближних. А на ее годы выпали Куликовская битва, нашествие Тохтамыша и литовского князя Ольгерда, угроза Тамерлана, пожары и моровая язва. Умирая, Дмитрий Донской завещал жене править вместе с сыном Василием до его совершеннолетия. Ей Москва обязана Владимирской иконой, ставшей главной покровительницей русской столицы - ведь именно Евдокия в 1395 году, когда на Москву шел Тамерлан, велела принести из Владимира чудотворный Владимирский образ на защиту города и встречала его с народом на Кучковом поле, где потом был основан Сретенский монастырь. Евдокия сделала для Москвы столько неоценимого, что достойна памятника в Кремле. Там, кстати, уцелела церковь Рождества Богородицы на Сенях, которую она основала при своих покоях в память о Куликовской битве - ныне это древнейшая из сохранившихся храмов Москвы, хорошо заметная на фоне Большого Кремлевского дворца с Моховой улицы. В год «великого перелома» уничтожили основанный ею Вознесенский монастырь у Спасских ворот- он был всего лишь третьим женским монастырем Москвы после Зачатьевского и Рождественского - ставший усыпальницей для женской половины Кремля. В нем она самом приняла постриг и первой упокоилась в нем.
У ее гробницы совершались исцеления и чудесно, сами собой возжигались свечи. По преданию, незадолго до кончины Евдокия удостоилась видения явления св. Архистратига Михаила, велевшего ей написать его икону. Когда образ исполнили, Евдокия отвергла его, ибо он не был похож на Того, Кого она видела. То же случилось и со вторым образом, а когда принесли третий, Евдокия сразу же узнала Явившегося ей. считают, что этот образ великая княгиня Евдокия хотела поставить в своей кремлевской церкви Рождества Богородицы, но затем подарила икону в Архангельский собор, где она стала храмовой - по преданию, это самый точный образ Архангела Михаила. И теперь в подклете Архангельского собора покоятся ее святые мощи, перенесенные в 1929 году.
Наверно, достойна памяти «великая грекиня» Софья Палеолог, вторая жена Ивана III, которая много приложила сил, чтобы этот династический брак усилил Московию, способствуя ее обращению в Третий Рим, вопреки чаяниям Ватикана обратить московского государя через молодую жену к Флорентийской унии. Она не только принесла с собой византийские регалии и представления о могуществе власти, не только посоветовала пригласить итальянских архитекторов, дабы сделать Москву равной по красоте и величественности европейским столицам, не только настаивала, чтобы Иван III перестал платить дань ордынскому хану и освободился от его власти. Она первой изменила на Руси отношение к женщине. Византийская принцесса, воспитанная в Европе, не желала смотреть на мир из окошечка.
Великий князь разрешил ей иметь собственную думу из членов свиты и устраивать дипломатические приемы на своей половине, где она принимала иностранных послов и вела беседу. Для Руси это неслыханное новшество было первое в той длинной череде, которая завершится ассамблеями Петра I, и новым статусом русской императрицы, а потом и серьезными переменами в положении женщины в России.
А вот Елизавета Петровна, чье национальное правление реанимировала Россию после тяжелейшего аннинского десятилетия, уж точно ждет своего памятника. Например, в Коломенском, ибо она появилась на свет в знаменитом, ныне восстановленном Коломенском дворце. Или на Воробьевых горах - рядом с Московским университетом. По-моему, и Екатерина II тоже может иметь свой памятник в первопрестольной - памятная колонна в Кусково с аллегорической статуей Минервы в память ее посещения усадьбы Шереметева не в счет. Просвещенная императрица не очень жаловала Москву, но на самом деле сделала для нее немало. Это и создание официального московского герба с изображением Георгия Победоносца, и устройство московского «мытищинского» водопровода, от которого, кстати, уцелел красивейший фонтан на Театральной площади, и разбивка бульварного кольца, и создание учреждений общественного призрения, например, Воспитательного дома для сирот и незаконнорожденных младенцев, и основание народных училищ, где неимущие могли учиться бесплатно. Главное народное училище в Москве затем было преобразовано в 1-ю московскую гимназию.
Ее невестка императрица Мария Федоровна, которую Павел I поставил во главе системы общественного призрения, называли «самой трудолюбивой женщиной России»: она так расширила ниву русской благотворительности, что после ее смерти было создано Ведомство императрицы Марии Федоровны, занимавшееся всеми благотворительными и воспитательными заведениями в стране. По ее инициативе в обеих столицах были устроены Вдовьи дома (в Москве на Кудринской площади) и две бесплатные больницы для бедных, названные в честь основательницы Мариинскими после ее смерти.
Московская Мариинка появилась на Божедомке в 1804 году как близнец петербургской. Главное правило устава, составленного Марией Федоровной, гласило, что «бедность есть первое право» на поступление в эту больницу, где оказывали безвозмездную помощь «всякого состояния, пола и возраста и всякой нации бедным и неимущим больным», причем в любое время суток. Здесь впервые были введены консультации медицинских светил из других лечебных учреждений. До смерти Мария Федоровна оставалась патронессой Московской больницы, и в 1818 году учредила в Москве службу сердобольных вдов, ставшие предшественницами сестер милосердия. Мария Федоровна единственная удостоилась в старой Москве памятника. Правда, не в знак ее заслуг, а в честь посещения усадьбы Влахернское-Кузьминки в 1826 году. Владелец усадьбы князь С.М.Голицын воздвиг памятник императрицы работы И.Витали на месте, особенно ей полюбившемся, - его обещают восстановить в ходе реставрации Кузьминок.
А вот Прасковья Шереметева забыта совсем незаслуженно. Между тем двор Шереметевской больницы, ныне НИИ Скорой помощи им. Склифосовского - лучшее место для ее памятника, особенно если учесть, что в этом году исполняется 200 лет со дня открытия Шереметевской больницы. В старой Москве о милосердной Прасковье слагали легенды. Например, будто однажды граф Шереметев заметил, что его возлюбленная стала часто исчезать из дома по утрам, и решил ее выследить. Оказалось, Прасковья тайком бегала на Сухаревку, где толпились нищие, чтобы подать им милостыню. И тогда граф, уступая просьбе подруги, решил построить на Сухаревке Странноприимный дом для «облегчения страждущих», где могли бы получать помощь престарелые, инвалиды и просто бедные, не имеющих денег на лечение.
На самом деле Прасковья попросила об этом графа в самом начале их романа. Недаром он признавался, что в избраннице его пленили больше, чем красота, «украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, ... и усерднейшее богопочтение». Говорят, что больница, в которой были спасены тысячи жизней, стала лучшим мемориалом Прасковьи Шереметевой. А места для памятника ей так и не нашлось.
Забыта в Москве княгиня Татьяна Голицына, супруга московского генерал-губернатора, положившая почин обязательной благотворительности жен губернаторов. Прежде она, молоденькая выпускница Смольного института, участвовала в Женском Патриотическом обществе, основанном в ноябре 1812 года в Петербурге под покровительством императрицы Елизаветы Алексеевны, которое считают началом женского движения в России. Патриотическое Общество, созданное для оказания помощи пострадавшим в войне с Наполеоном, было призвано доказать, что русские женщины не уступают мужчинам в любви к Отечеству, которую они проявляют через благотворительность. Голицына считала, что «быть полезной для других - единственное оправдание нашего земного существования». Благотворительность со времен этой первой дамы Москвы стала правилом хорошего тона среди аристократов.
Княгиня Голицына занялась женским образованием, в котором видела и повышение интеллектуального уровня русской женщины, и возможность для нее самостоятельного твердого заработка в дальнейшем. В 1825 году по почину Голицыной был основан Дом Трудолюбия, позднее преобразованный в Елизаветинский Институт благородных девиц (в советское время - педагогический институт им Крупской). Адъютант Потемкина-Таврического, Николай Никитович Демидов подарил для него свой дом в Немецкой слободе. Почему бы не поставить во дворе бюстик Татьяны Голицыной?
В январе 1841 года, когда она умерла, градоначальник устроил в память супруги первую в Москве детскую больницу, о которой давно просили москвичи. Сначала она находилась на Бронной улице, а в 1885 году была переведена в усадьбу Щербатовых на Садово-Кудринской, где существует по сей день под именем Филатовской больницы. В ее сквере пора бы появиться памятнику княгине Софье Щербатовой, владелицы этой усадьбы и создательницы первой в Москве (и второй в России) общины сестер милосердия.
Софья Щербатова, кстати, приходилась внучкой княгине Наталье Петровне Голицыной, увековеченной Пушкиным в образе старухи в «Пиковой даме». Есть версия, что сама Щербатова стала прототипом пушкинской Татьяны. Княгине Щербатовой, тоже ставшей женой московского генерал-губернатора, пришлось продолжить дело своей предшественницы Татьяны Голицыной.
В 1844 году она учредила Дамское попечительство о бедных в Москве, дабы оказывать посильную помощь нуждающимся, особенно тем, кто стыдился просить милостыню. Многие были обязаны ей куском хлеба и «пробуждением нравственности», например, был создан приют во имя св. Марии Магдалины для бывших проституток, пожелавших вернуться к богоугодной жизни. Главное, Щербатова ввела организованную благотворительность, положив конец «неосмысленному состраданию» богатых к бедным.
У истоков московского сестричества стоял святой доктор Ф.П.Гааз. Он первым ввел женский персонал в штат своих больниц, оценив преимущества женщины в оказании помощи больным, и обратился к женщинам, имеющим такую возможность, с просьбой всячески помогать учреждению больниц и приютов, не задумываясь отказываться от «роскошного и ненужного». Знаменитый гаазовский призыв к женщинам «Торопитесь делать добро!» стал девизом для основательниц сестринских общин. По почину «святого доктора» в апреле 1848 года, когда Москву накрыла новая страшная эпидемия холеры, княгиня Щербатова основала Никольскую общину сестер милосердия. Первоначально она располагалась на Долгоруковской улице близ Бутырской тюрьмы, в которой работал доктор Гааз, напротив церкви Николая Чудотворца. Согласно одной версии, имя общины произошло от этого храма, согласно второй - от имени императора Николая I, лично утвердившего ее устав. Сестры не только ухаживали за больными в городских больницах, поступали домашними сиделками, а также отыскивали по Москве неимущих больных, чтобы им было назначено пособие. Сестры Никольской общины первыми отправились на поля сражений Крымской войны, после чего, кстати, в русском обществе началось движение за женскую эмансипацию. Императрица Александра Федоровна выразила благодарность княгине Щербатовой и наградила ее сестер медалями за оборону Севастополя. Неужели такая женщина не имеет права на память?
А в 1865 году из Никольской общины выделилась другая сестрическая община «Утоли моя печали» во главе с княгиней Наталией Борисовной Шаховской. Ее свекра Ф. П. Шаховского называли «декабристом без декабря», так как он хотя и был членом тайных обществ, не вышел на Сенатскую площадь, но все равно был сослан на вечное поселение в Туруханск, где потерял рассудок и рано умер. Семейная трагедия подвигла Наталию Борисовну особо опекать в своей общине душевнобольных любого возраста. В 1872 году община обосновалась в Лефортове поближе к военному госпиталю. Сестры вместе с начальницей отправились на фронт сербско-турецкой войны 1876 года, где княгиня сама следила, чтобы никто из раненых не был оставлен на поле боя, и однажды едва не попала в плен к туркам. Сербская королева наградила ее орденом. Далее последовали русско-турецкая война, нижегородская холера, страшный якутский лепрозорий, августейшее покровительство Александра II, даровавшего общине свое имя, благодарности Николая II и Александры Федоровны. К началу ХХ века княгиня Шаховская управляла огромной благотворительной империей. После ее смерти в 1906 году община, которой присвоили имя основательницы, перешла городу, и на ее основе в советское время возникла 29-городская больница. Ныне у больничных ворот появилась вывеска «Утоли моя печали», воссоздана надвратная икона, восстановлен храм Воскресения Словущего. Есть мечта установить во дворе памятник княгине Шаховской. Можно поставить и символический памятник сестре милосердия, в честь всех совершивших свой подвиг и в дореволюционной России, и на фронтах Великой Отечественной.
Список ученых дам, которых стоило бы увековечить в Москве, открывает поистине удивительная русская женщина, сподвижница Екатерины Великой, княгиня Екатерина Романовна Дашкова. В этом году исполнилось 200 лет со дня ее кончины. С принцессой Фике она встретилась в 1758 году, когда ей было всего 15 лет. Совершено очарованная будущей императрицей, Дашкова стала ее приближенной и была в числе заговорщиков, участвовавших в перевороте 1762 года.
Одна из самых образованных женщин России - на родине ее прозвали Екатериной Малой, а в Европе «скифской героиней», и страстная русская патриотка, и первая русская женщина, вступившая на научную стезю, и первая занявшая высокую государственную должность - Екатерина назначила ее директором петербургской Академии наук. В 1783 году по инициативе Дашковой и под ее президентством была создана Российская академия для изучения русского языка и словесности. Главную же задачу учредительница видела в составлении «Словаря Академии Российской». Первого Толкового словаря русского языка, ибо, по ее мнению, «нужны только правила и хороший словарь, чтобы поставить наш язык в независимое положение от иностранных слов и выражений, не имеющих ни энергии, ни силы, свойственных нашему слову». Комментарии излишни.
В 1766 году Дашкова купила владение на Большой Никитской, и заказала Василию Баженову построить себе дом. По легенде, даже сама составила план. Здесь она проводила зимы. После воцарения Павла I московский генерал-губернатор передал Дашковой приказ императора - немедленно отправляться в деревню и там поразмыслить над 1762 годом. Отпевали ее в Малом Вознесении. А на месте ее усадьбы было выстроено здание Московской консерватории. Новое здание, ибо сначала консерватория занимала усадьбу Дашковой. Памятник Чайковскому создавала Вера Мухина. Не найдется ли в тех краях места и для Дашковой? В Петербурге, кстати, память Дашковой почтили - ее скульптурное изображение присутствует на постаменте памятника Екатерине II.
Почему бы не поставить где-нибудь в краях Елисеевского гастронома памятник Зинаиде Волконской, которой Пушкин посвятил стихотворение «Среди рассеянной Москвы»? Великосветская львица увлекалась изучением русского языка, истории, фольклора и древностей России. Столичный высший свет насмешливо отнеся к неподобающим львице трудам, и она в 1824 году переехала в Москву, в дом своей мачехи княгини А.Г.Белосельской на Тверской. Открыла знаменитый салон, через год стала почетным членом московского Общества истории и древностей российских. Многие ее патриотические идеи пропали втуне. Например, она предлагала создать научные общества, которые могли бы целенаправленно знакомить Европу с историей и культурой России. Зато осуществилась с блеском главная идея Волконской - основание при Московском университете «эстетического музея», будущего музея Изящных искусств, которую почти через сто лет осуществил Иван Цветаев. Волконская же предложила собрать в нем на первое время хотя бы гипсовые слепки древних скульптур Греции, Египта, Рима, дабы изящные искусства стали бы средством общественного воспитания и развили бы в народе эстетическое чувство.
Она покинула Россию в 1829 году и поселилась в Риме, где прожила до глубокой старости, занимаясь благотворительностью. Итальянские бедняки прозвали ее Благочестивой. По преданию, княгиня лютой зимой отдала свою шаль замерзавшей нищенке и смертельно простудилась сама. В Риме, где она похоронена, в ее честь названа улица. А мы в лучшем случае упоминаем ее имя лишь в рассказах о Елисеевском гастрономе, открывшемся в ее доме в начале прошлого века.
Удивительно, что в Москве до сих пор нет памятника Софье Ковалевской! И пустует Петровский бульвар - идеальное для него место. Ибо первая русская женщина-профессор и член-корреспондент академии наук родилась 3 января 1850 года в доме на Петровском бульваре, 19. В Москве прошли первые годы ее жизни, с ней были связаны и первые детские воспоминания: «Гул колоколов. Запах кадила. Толпа народа выходит из церкви. Няня сводит меня за руку с паперти, бережно охраняя от толчков. "Не ушибите ребеночка!"
В Стокгольме русские женщины собрали денег для памятника на ее могилу. Теперь есть бюст Ковалевской и в ее родовой усадьбе Полибино Великолукского района. Почему его нет на ее малой родине, где он должен быть в первую очередь?
Если в Москве уже входят в традицию символические памятники, то наверно в ней уместен памятник русским женам - женщинам, совершившим супружеский подвиг. Это и княгиня Наталья Долгорукова, урожденная Шереметева, и графиня Екатерина Головкина-Ромодановская, последовавшие за опальными мужьями в Сибирь почти на столетие раньше жен декабристов.
Это конечно, и жены декабристов, которые имели отношение к Москве, как Наталья Фонвизина, тоже считающаяся прототипом Татьяны Лариной, и Полина Анненкова-Гебль, героиня фильма «Звезда пленительного счастья». Памятник хорошо бы выглядел в районе Кузнецкого моста, где был магазин парижских мод Деманси, куда любила прохаживаться помещица Анненкова со своим почтительным сыном Иваном Александровичем, будущим декабристом, и где служила хорошенькая француженка-приказчица. Идеи - идеями, с ними можно не соглашаться, а любовь была красивая, великая. Если ставят памятники любимым киногероям, почему бы не почтить их прототипов?
А теперь по поводу существующих в Москве памятников женщинам. Повторимся, почти все они - детища советской эпохи. Первой была гипсовая Софья Перовская, водруженная в 1918 году по плану монументальной пропаганды ни где-нибудь, а на Миусах, рядом с храмом Александра Невского, выстроенного в честь отмены крепостного права и освященного по именинам Александра Освободителя, которого она убила. В 1911 году монархисты не дали поставить там меркуловского Льва Толстого, отлученного от Церкви. Символическую стелу первой советской конституции на месте старого Скобелева считать за женский образ не будем, как и «балерину» с серпом и молотом в руках на башенке углового сталинского дома на Тверской. На постаменте памятника Кутузову увековечили Василису Кожину. На постаменте памятника А.Фадееву - Ульяну Громову и других молодогвардейцев.
В 1975 году на Сретенском бульваре рядом со зданием Наркомпросса появилась Н.К. Крупская. Вторая Надежда Константиновна с 1989 года восседает на скамеечке на улице своего имени близ Ленинского проспекта - уже в паре с супругом, читая «Искру». Я лично так и не могу понять, почему памятники Калинину, Дзержинскому, Свердлову демонтировали, а памятники Крупской, как и всю основную московскую лениниану с Марксом-Энгельсом, оставили. А если оставили этих, почему убрали тех? Ладно, оставили и оставили.
А вот хочется задать вопрос москвичам: где у нас стоит памятник Зое Космодемьянской? В центре я его не нашла и сильно озадачилась. А их, оказывается, в Москве целых два. Один - в очень достойном месте у школы 201, где учились Зоя с братом, на улице их имени, правда, за тридевять земель - в районе Войковской. Второй - аж на станции метро «Партизанская».
А почему бы не более для нее более достойного места, в ЦЕНТРЕ столицы, которую Зоя защитила, и где Зою могут видеть и москвичи, и иностранные туристы, как напоминание. Например, на Чистопрудном бульваре близ театра «Современник». В октябре 1941 года у колонн этого здания состоялся сбор ее отряда добровольцев, и отсюда Зоя ушла на фронт. Ведь памятники призваны сохранять в народе патриотическое чувство. Может, меньше болтали бы злые языки о Власове и прочей фашисткой мрази. Да и мирных исторических персонажей советского времени оставила немало: Любовь Орлова, Фаина Раневская, Клавдия Шульженко, Галина Уланова, которые все жили, творили и умирали в Москве. Почему бы не увековечить великих «старух» Малого театра - Яблочкову, Рыжову, Турчанинову? Почему бы не напомнить и о самой Гликерии Федотовой? Почему театральный фонтан «Принцесса Турандот» есть, а их - нет?
